Неточные совпадения
К его вескому слову прислушиваются политики всех партий, просветители, озабоченные
культурным развитием низших слоев народа, литераторы, запутавшиеся в противоречиях критиков, критики, поверхностно знакомые с философией и плохо знакомые с действительной
жизнью.
«В сущности, есть много оснований думать, что именно эти люди — основной материал истории, сырье, из которого вырабатывается все остальное человеческое,
культурное. Они и — крестьянство. Это — демократия, подлинный демос — замечательно живучая, неистощимая сила. Переживает все социальные и стихийные катастрофы и покорно, неутомимо ткет паутину
жизни. Социалисты недооценивают значение демократии».
— Неверно, милостивый государь, культура действительно погибает, но — не от механизации
жизни, как вы изволили сказать, не от техники,
культурное значение которой, видимо, не ясно вам, — погибает она от идиотической психологии буржуазии, от жадности мещан, торгашей, убивающих любовь к труду.
О нем было сказано: «Человек глубоко
культурный, Иван Каллистратович обладал объективизмом истинного гуманиста, тем редким чувством проникновения в суть противоречий
жизни, которое давало ему силу примирять противоречия, казалось бы — непримиримые».
Странников в
культурной, интеллигентной
жизни называют то скитальцами русской земли, то отщепенцами.
Люди
культурных и интеллигентных центров слишком часто думают, что центр тяжести духовной и общественной народной
жизни — в простонародье, где-то далеко в глубине России.
Русский тип странника нашел себе выражение не только в народной
жизни, но и в
жизни культурной, в
жизни лучшей части интеллигенции.
В России существенно необходима духовно-культурная децентрализация и духовно-культурный подъем самих недр русской народной
жизни.
Для Толстого частная, растительно органическая
жизнь всегда реальнее и существеннее, чем
жизнь духовная, чем презираемое им
культурное творчество, чем «науки и искусства».
Годы моей петербургской
жизни в общении с творцами
культурного ренессанса были для меня сравнительно мало творческими.
Но в условиях падшего мира он отяжелевает, притягивается вниз, подчиняется необходимому заказу, он создает не новую
жизнь, а
культурные продукты большего или меньшего совершенства.
Это произошло после того, как был низвержен и вытеснен из
жизни весь верхний
культурный слой, все творцы русского ренессанса оказались ни к чему ненужными и в лучшем случае к ним отнеслись с презрением.
Я приносил с собой свое личное и русское катастрофическое чувство
жизни и истории, отношение к каждой теме по существу, а не через
культурное отражение.
Во времена моей марксистской молодости один довольно
культурный марксист немецкой формации мне говорил с укором, что, в сущности, я человек религиозный, что у меня есть потребность в оправдании смысла
жизни и в вечности.
Повторяю, что под творчеством я все время понимаю не создание
культурных продуктов, а потрясение и подъем всего человеческого существа, направленного к иной, высшей
жизни, к новому бытию.
Этим компенсировала себя
культурная элита, изолированная, варящаяся в собственном соку, оторванная от народной
жизни.
Я думаю поэтому, что если бы кто-нибудь сумел вскрыть мою душу, то и в этот период моей
жизни он бы наверное нашел, что наибольшим удельным весом обладали в ней те чувства, мысли, впечатления, какие она получала от языка, литературы и вообще
культурных влияний родины моей матери.
— Вы никогда не думали, славяночка, что все окружающее вас есть замаскированная ложь? Да… Чтобы вот вы с Дидей сидели в такой комнате, пользовались тюремным надзором мисс Дудль, наконец моими медицинскими советами, завтраками, пользовались свежим бельем, — одним словом, всем комфортом и удобством так называемого
культурного существования, — да, для всего этого нужно было пустить по миру тысячи людей. Чтобы Дидя и вы вели настоящий образ
жизни, нужно было сделать тысячи детей нищими.
Отсюда опрощение, снятие с себя условных
культурных оболочек, желание добраться до подлинного, правдивого ядра
жизни.
Вместе с тем я раскрывал трагедию человеческого творчества, которая заключается в том, что есть несоответствие между творческим замыслом и творческим продуктом; человек творит не новую
жизнь, не новое бытие, а
культурные продукты.
Еще недавно на этот вопрос я отвечал бы: они живут особливою
жизнью, независимою от
культурных ухищрений.
Культурный глаз проникнет в мельчайшие подробности крестьянской
жизни, а
культурные намерения, несомненно, дадут ей соответствующую окраску.
Культурный человек сделался проницателен; он понял свою зависимость от
жизни масс и потому приспособляет последнюю так, чтобы будущее было для него обеспечено.
Да, хорошо писать заграничному автору, когда там
жизнь бьет ключом, когда он родится на свет уже
культурным, когда в самом воздухе висит эта
культурная тонкость понимания, — одним словом, этот заграничный автор несет в себе громадное
культурное наследство, а мы рядом с ним нищие, те жалкие нищие, которые прячут в тряпки собранные по грошикам чужие двугривенные.
Не понимаю я этой нашей
жизни,
жизни культурных людей.
Вы скажете, что тут
культурные влияния, что старая
жизнь, естественно, должна была уступить место новой.
Приступится ли оно к
жизни так называемого
культурного общества — половина этой
жизни представляет заповедную тайну, и именно та половина, которая всейжизни дает колорит.
— Оказалось, по розыску моему, что слово это значит обожание, любовь, высокую любовь к делу и порядку
жизни. «Так! — подумал я, — так! Значит —
культурный человек тот будет, который любит дело и порядок… который вообще —
жизнь любит — устраивать, жить любит, цену себе и
жизнь знает… Хорошо!» — Яков Тарасович вздрогнул; морщины разошлись по лицу его лучами от улыбающихся глаз к губам, и вся его лысая голова стала похожа на какую-то темную звезду.
Пассажиры в поезде говорят о торговле, новых певцах, о франко-русских симпатиях; всюду чувствуется живая,
культурная, интеллигентная, бодрая
жизнь…
Объяснение этой тоски, я полагаю, заключается в том, что у
культурного русского человека бывают дела личные, но нет дел общих. Личные дела вообще несложны и решаются быстро, без особых головоломных дум; затем впереди остается громадный досуг, который решительно нечем наполнить. Отсюда — скука, незнание куда преклонить голову, чем занять праздную мысль, куда избыть праздную
жизнь. Когда перед глазами постоянно мелькает пустое пространство, то делается понятным даже отчаяние.
«Надоело» — это слово очень веское и решительное в человеческой
жизни вообще и в особенности в
жизни культурного русского человека, изумительная художественная восприимчивость которого требует пищи беспрестанной и разнообразной.
Правда, что есть у нас,
культурных людей, слабость баловаться журналами и газетами, которые все-таки более или менее препятствуют полному забвению
жизни, но тут уже необходимо принять героические меры.
Нужно родиться в
культурном обществе для того, чтобы найти в себе терпение всю
жизнь жить среди него и не пожелать уйти куда-нибудь из сферы всех этих тяжелых условностей, узаконенных обычаем маленьких ядовитых лжей, из сферы болезненных самолюбий, идейного сектантства, всяческой неискренности, — одним словом, из всей этой охлаждающей чувство, развращающей ум суеты сует.
— Когда я кошу, то чувствую себя, знаете ли, здоровее и нормальнее, — сказал он. — Если бы меня заставили довольствоваться одного только умственной
жизнью, то я бы, кажется, с ума сошел. Чувствую, что я не родился
культурным человеком! Мне бы косить, пахать, сеять, лошадей выезжать…
В первое время мне казалось, что эту рабочую
жизнь я могу легко помирить со своими
культурными привычками; для этого стоит только, думал я, держаться в
жизни известного внешнего порядка.
— Нам, прежде всего, нужны вот такие добрые, всё знающие люди, а крикунов, а заговорщиков — не надо! Нужны
культурные люди, которые умели бы любить труд. Вот видите — я уже говорил вам — вот я купил заросшее бурьяном, засыпанное мусором это место и этот дом, с прогнившим полом, проваленной крышей, ограбленный и разрушенный. Рамы поломаны, двери сорваны, всё — раскрадено; это было кладбище какой-то глупой, неумелой
жизни. Прошло семь лет — смотрите, как всё хорошо…
Неоспоримо, что внешние условия
жизни Востока издревле влияли и все еще продолжают влиять на человека в сторону угнетения его личности, его воли. Отношение человека к деянию — вот что определяет его
культурное значение, его ценность на земле.
Наш
культурный человек пройдет босиком по росистой траве — и простудится, проспит ночь на голой земле — и калека на всю
жизнь, пройдет пешком пятнадцать верст — и получит синовит.
Но
культурная элита не может оставаться замкнутой в себе, изолированной, самоутверждающейся под страхом удаления от истоков
жизни, иссякания творчества, вырождения и умирания.
Эгоцентризм и изоляция
культурной элиты, которая делается более потребительской, чем творческой, ведет к подмене
жизни литературой.
Когда я говорю, что эстетизм свойственен, главным образом,
культурной элите, я этим не хочу сказать, что нет эстетизма, свойственного народной
жизни.
Сама критическая гносеология, претендовавшая стать над
жизнью и бытием, была явлением
жизни европейского
культурного человека.
Творческое горение, творческий взлет всегда направлены на создание новой
жизни, нового бытия, но в результате получаются охлажденные продукты культуры,
культурные ценности, книги, картины, учреждения, добрые дела.
Воздух 60-х годов отошел уже в даль истории. После выстрела Каракозова чувствовалась скорее реакция, чем настоящее"поступательное"движение. Власть затягивала повода, но все-таки тогда еще нельзя было похерить то, что только что было даровано: гласный суд и земские учреждения или университетский устав 1863 года. Поэтому и в остальной
жизни, если и не было подъема 60-х годов, то все-таки в интеллигентной сфере произошло неизбежное расширение разных видов
культурной работы.
Да и старший мой дядя — его брат, живший всегда при родителях, хоть и опустился впоследствии в провинциальной
жизни, но для меня был источником неистощимых рассказов о Московском университетском пансионе, где он кончил курс, о писателях и профессорах того времени, об актерах казенных театров, о всем, что он прочел. Он был юморист и хороший актер-любитель, и в нем никогда не замирала связь со всем, что в тогдашнем обществе, начиная с 20-х годов, было самого развитого, даровитого и
культурного.
Мне как русскому, впервые попадавшему в этот"край забраный", как называют еще поляки, было сразу тяжко сознавать, что я принадлежу к тому племени, которое для своего государственного могущества должно было поработить и более его
культурное племя поляков. Но это порабощение было чисто внешнее, и у поляков нашел я свою национальную
жизнь, вековые традиции и навыки, общительность, выработанный разговорный язык, гораздо большую близость к западноевропейской культуре, чем у нас, даже и в среднем классе.
Каким образом, спрошу я, могли народиться те носители новых идей и стремлений, какие изображались Герценом, Тургеневым и их сверстниками в 40-х годах, если бы во всем тогдашнем
культурном слое уже не имелось налицо элементов такого движения? Русская передовая беллетристика торопилась выбирать таких носителей идей; но она упускала из виду многое, что уже давно сложилось в характерные стороны тогдашней
жизни, весьма и весьма достойные творческого воспроизведения.
Щепкин по своему
культурному складу принадлежал к той эпохе в художественно-литературной
жизни Москвы, когда связь актера с интеллигенцией — какая была у него — являлась редким фактом.
Все это я говорю затем, чтобы показать необходимость объективнее относиться к тогдашней
жизни. С 60-х годов выработался один как бы обязательный тон, когда говорят о николаевском времени, об эпохе крепостного права. Но ведь если так прямолинейно освещать минувшие периоды
культурного развития, то всю греко-римскую цивилизацию надо похерить потому только, что она держалась за рабство.
В коммунизм вошли знакомые черты: жажда социальной справедливости и равенства, признание классов трудящихся высшим человеческим типом, отвращение к капитализму и буржуазии, стремление к целостному миросозерцанию и целостному отношению к
жизни, сектантская нетерпимость, подозрительное и враждебное отношение к
культурной элите, исключительная посюсторонность, отрицание духа и духовных ценностей, придание материализму почти теологического характера.